Главная | Панель управления | Регистрация | Вход | | Четверг, 28.03.2024, 11:57 Вы вошли как Гость | Группа "Гости" |
Меню сайтаПоискТегиучебники (5) письма (4) реформы (4) воспоминания (3) журнал Власть (3) ОЛМА-Пресс (3) проспект (3) РОССПЭН (3) СГУ (3) архитектура (2) Block titleBlock content |
Страница: -1- МОРРИСОНЫ Виталий Викторович
Моррисон - проректор Саратовского медицинского университета, доктор
медицинских наук, профессор, Академик Российской Академии
Естествознания. Доктор, который не лечит людей, а учит - вот уже
четвёртый десяток лет преподаёт патофизиологию студентам. Патофизиология - наука о больном организме. А чем отличается больной человек от здорового, где граница нормы и патологии? Есть две сотни формулировок: «Болезнь - это...» Виталию Викторовичу нравится определение Карла Маркса: «Болезнь-это стесненная в своей свободе жизнь». Теоретик коммунизма имел в виду и социальные болезни. В середине XVIII века нездоровье общества поразило как Европу, так и Россию. Разные «болячки» беспокоили буржуазную Европу и феодальную Россию. Екатерина II, после очередного дворцового переворота оказавшись во главе чужой для неё страны, стремилась создать опору своему трону. В череде нововведений - и указ, приглашавший иностранцев селиться в Поволжье. Безземельные крестьяне, ремесленники Германии, Дании, Бельгии, Голландии и других западноевропейских стран, стеснённые малоземельем и бедностью, устремились в Россию, привлечённые неслыханными льготами, призванными обеспечить им безбедную жизнь. Так на волжском берегу оказался и предок Виталия Викторовича, голландец Моррисон. Семейное предание не сохранило его имени, как и имён его детей и внуков. Советские люди, приученные думать о «светлом завтра», не оглядывались на «тёмное прошлое», поэтому Виталий Викторович знает свою родословную лишь до третьего колена. Его дед, Владимир Леонидович Моррисон, в начале XX века окончил Московский университет. Привёз в Петровский уезд диплом врача с отличием. Как и большинство земских докторов, лечил детей и взрослых, принимал роды, делал несложные хирургические операции - один врач на всю округу. Подвижническая деятельность народного лекаря продолжалась до самой Гражданской войны 1918 года, когда его призвали в Красную Армию. Наиболее ожесточённые бои осенью того года гремели в Вольском уезде. Там и погиб доктор Моррисон, могила его затерялась где-то возле Шихан. Остался у него малолетний сын Виктор. Подрос - продолжил дело отца, поступив на военно-медицинский факультет Саратовского института (вот уже семь десятилетий род Моррисонов связан с этим учебным заведением). Готовили на кафедрах военных врачей. Вскоре после того, как Виктор получил диплом, разразилась финская война. В карельских лесах доктор Виктор Владимирович принял боевое крещение. К началу Великой Отечественной войны он был уже опытным специалистом. Четыре военных года - в медсанбате, на передовой. Тысячи и тысячи операций под бомбёжками, тысячи спасённых бойцов. Попал в плен, бежал. И снова - операционный стол в землянке, тяжёлые операции при свете керосиновых ламп и коптилок. Здесь встретил и свою любовь. Зоя Николаевна - начальник санитарной службы медсанбата - на фронт отправилась сразу по окончании в 1942 году Саратовского медицинского института. В 1944 году родился первенец, сын Виталий. Хотя он своей родиной считает Саратов, в паспорте отмечен другой населённый пункт: затон имени Куйбышева Татарской АССР. Родственник Зои Николаевны, капитан волжского парохода Степан Петрович Носков (в его семье воспитывалась Зоя Николаевна), на зиму уводил своё судно с Нижней Волги (недавно отгремела Сталинградская битва) к Казани, куда в начале 1944 года уже не долетали фашистские самолёты. К Степану Петровичу на пароход и приехала роженица. Виталий родился в марте, через несколько недель, едва сошёл лёд, тронулись в путь, домой, в Саратов. Вновь обосновались Моррисоны в Саратове после войны. Виктор Владимирович работал врачом в областном тубдиспансере, затем десять лет возглавлял институт травматологии и ортопедии. Зоя Николаевна три десятилетия отдала 1-й советской больнице (была заместителем главного врача), с 1960 года по 1969 год возглавляла облздравотдел. - Она считалась мощным организатором здравоохранения, - говорит Виталий Викторович. - Это я утверждаю не потому, что она моя мама. В институт Виталий Викторович поступал, когда Зоя Николаевна заведовала саратовской медициной, однако решение продолжить семейную традицию Виталий принял сам, без нажима родителей. Воспитали его настоящим мужчиной, отвечающим за свои поступки. Характер формировали не только в семье, но и в школе. В первый класс он пошёл, когда ещё не отменили раздельное обучение, и его школа называлась 28-я мужская семилетняя. Почти все педагоги - мужчины, в том числе и учитель начальных классов Виктор Дмитриевич Розанов. Он заложил прочный фундамент, так что и в старших классах, и в институте Виталий легко усваивал самые сложные темы. Особенно радовали успехи Виталия учителя физики Анатолия Ивановича Петрухина (это уже школа № 80; её он окончил с серебряной медалью). Прочил ему славное будущее физика-теоретика, и огорчился искренно, узнав, что его способный ученик подал заявление на химический факультет университета. А экзамены сдавал уже в мединституте: в последний момент передумал и переложил документы в другой вуз. Даже родители не ведали о том, но обрадовались, что в семье одним врачом станет больше. Правда, Виталия Викторовича привлекала не практика, а теория. Основы науки патофизиологии заложил профессор Саратовского университета Александр Александрович Богомолец, здесь сложилась сильная научная школа. Дело изучения больного организма продолжил и Виталий Викторович. В 1971 году защитил кандидатскую, в 1987 году - докторскую диссертации. Обе связаны с патогенезом бактериальных интоксикаций. Ботулизм, столбняк - как бороться с этими опаснейшими заболеваниями и решает профессор Моррисон, ставит эксперименты на своих четвероногих пациентах - мышах, кроликах, собаках. Изучает механизм заболевания. Жена Виталия Викторовича - Наталия Васильевна Артёмова, - научный сотрудник НИИ травматологии и ортопедии. Наукой занимается и дочь: Анна Витальевна Моррисон - ассистент кафедры кожных и венерических заболеваний медицинского университета, врач в четвёртом поколении. Более столетия семья Моррисонов не снимает белых халатов, чтобы на земле меньше страдали люди, чтобы отступали болезни, не стесняя свободу жизни. Жизни, которая течёт так быстро и может быть ненапрасной только ежедневно наполняясь высоким смыслом служения ближним. ПАРУСИНОВЫ Династия Парусиновых
фигурировала в деловой жизни Саратова без малого столетие - с начала XIX века
вплоть до революции. В окладном списке купцов по городу Саратову за 1827 год
упомянут купец третьей гильдии Дмитрий Степанович Парусинов. Его можно считать
главой разветвлённого клана, насчитывающего по далеко неполным данным до 40
человек. У Дмитрия Степановича было четверо сыновей. Старший, Семён Дмитриевич
(рожд. около 1808 года), в 1858 году числится как купец второй гильдии, а в
1873-м он уже значится почившим, в то время как вдова его Ольга Яковлевна доживала
свой век в ранге купчихи первой гильдии. Наследовали Семёну Дмитриевичу трое
сыновей - Василий, Никандр и Дмитрий. Первый из них (1840) известен в деловых
кругах Саратова как владелец чугунолитейного завода, которым он стал в 1870
году и оставался до преклонных лет - примерно до 1908 года. Располагался завод
на Казарменной улице и выпускал разнообразные бытовые и строительные
металлоконструкции, конкурируя с известными саратовскими предприятиями такого
же профиля - заводами Чирихиной, Плотникова, Малышкиных, Колюбанова. Два брата
Василия Семёновича ничем себя не прославили. Из наследников этого поколения
Парусиновых наиболее известными в Саратове стали двоюродные братья Пётр
Никандрович и Семён Васильевич - совладельцы доходного дома на Немецкой улице и
впоследствии (с 1908 года) размещённого в нём синематографа «Мишель».
Синематограф был новым словом в купеческой деятельности и оказался доходным
предприятием. Братья сумели правильно организовать дело - обеспечили показ в
Саратове всей лучшей кинопродукции, демонстрировавшейся в России, доставляли
сюда ленты с участием знаменитых мировых и российских киноактёров: Чарли
Чаплина, Макса Линдера, Веры Холодной, Ивана Мозжухина. В синематографе
работал «шикарный буфет», а демонстрацию лент сопровождал не какой-нибудь
студент-тапёр, а «салонный квартет с виолончелью и скрипкой» или даже
симфонический оркестр. Дело Парусиновых шло настолько хорошо, что в 1914 году они реконструировали помещение синематографа, построив новый зрительный зал на 600 мест и украсив его мифологическими скульптурами. Публика так и валила в теперь уже «Гранд-Мишель», привлечённая броской афишей и интригующим названием ленты («Призрак мертвеца» - роковая драма в 5 частях!), а ещё пуще - «парижским жанром» - так тогда назывались эротические и порнографические фильмы («Тайны гарема», «Раба страстей - раба порока», «В паутине греха»). Хозяева синематографа Семён Васильевич и Пётр Никандрович ходили в состоятельных предпринимателях; содержали они при заведении 1 приказчика и 7 служащих, оборот капитала в 1915 году составил 100 595 рублей, принёс при этом прибыль в круглую сумму 30 180 рублей - немало, совсем немало! Жили в ту пору двоюродные братья на Б. Сергиевской улице в домах №41/43 (Пётр) и 62 (Семён). В истории Саратова имя Парусиновых часто
фигурирует в названии загородной рощи, прилегающей к знаменитому
увеселительному парку Вакурова - оба этих земельных массива были традиционным
местом отдыха, развлечений жителей города, а также первомайских маёвок
трудящегося класса. Принадлежность этих мест семейству Парусиновых прослеживается
по линии другого сына - основателя рода - Михаила Дмитриевича, брата
упомянутого выше Семёна Дмитриевича. Михаил Дмитриевич примерно 1817 года рождения и значится в 1873 году в купцах первой гильдии. Занимался он, как представляется, хлебной торговлей, был крупным землевладельцем, имея в собственности большие участки как в городе, так и в губернии. У Михаила Дмитриевича было 5 сыновей - Дмитрий, Михаил, Василий, Владимир и Леонид. Судьба всех братьев неизвестна, и только о сыне одного из них - Владимире Михайловиче - мы располагаем кое-какими сведениями. Родился он в 1869 году, получил хорошее домашнее образование, а потом, видимо под руководством отца, успешно постигал премудрости коммерции. В конце концов, стал он известным биржевым маклером на Хлебной бирже, провёл основную часть своей жизни в достатке и комфорте, наследовал большой и красивый дом на Московской улице, имение в Аткарском уезде и знаменитую «парусиновую рощу». Был Владимир Михайлович убеждённым холостяком и потомства не оставил. Говорят, что умер Владимир Михайлович от голода в печально знаменитом 1933 году... ШМИДТЫ Первыми среди
мучных королей Саратова были Шмидты — известность их простиралась далеко за
пределы губернии и Поволжья, доходя до российских столиц и даже до крупных
европейских центров. Сорт муки «2-я голубая», производимый на обеих паровых
мельницах Шмидтов, был признан в качестве лучшей основы для первоклассной
кондитерской и булочной выпечки самыми респектабельными хлебопекарными
заведениями Москвы, Петербурга, многих губернских и уездных городов. Это был
продукт тончайшего помола, получаемый из твёрдых саратовских пшениц с использованием
особой технологии, принятой лишь на шмидтовских мельницах и обеспечиваемой
новейшим сложным оборудованием и высококвалифицированным персоналом мельниц.
Учитывались при этом передовые научные достижения (информация добывалась через
своих столичных и зарубежных агентов) и вековой народный опыт, накопленный
поколениями русских и немецких мукомолов, трудившихся в Поволжье — давней
хлебной житнице России. Кто же они, мукомолы Шмидты, те, кого называли мучными королями и первыми богатеями Саратова, владельцы мельниц и торгового дома, собственники фешенебельных особняков, загородных резиденций, малого грузового речного флота, яхт, рысаков, автомобилей, купцы-миллионеры, умелые предприниматели, достойно поддерживавшие славу России как мировой хлебной державы? Шмидт — популярная немецкая фамилия, английский аналог её — Смит, что переводится как «кузнец». Надо полагать, Шмидтов и Смитов так же много среди немцев и англичан, как много у нас Кузнецовых и Ковалёвых. И в Саратове было несколько совершенно независимых Шмидтов. Среди них — аптекарь, врач, адвокат. Но самыми известными были, конечно, мукомолы... Предки их — немецкие колонисты, приехавшие в Поволжье по указу Екатерины II. Первые известные нам мукомолы Шмидты в Саратове были правнуками первопоселенца, начинавшего трудную жизнь колониста в волжских краях в 1760-х годах. Они уже несколько обрусели, начали называть себя по имени-отчеству — на русский манер, хотя вере лютеранской не изменили и немецкий язык использовали в общении с выходцами из Германии.Наиболее известны из них братья Андрей и Пётр Ивановичи Шмидты, уроженцы села Усть-Золихи Камышинского уезда, радением которых в 1879 году была сооружена паровая мельница на волжском берегу у истоков Кабановского, а впоследствии Вольского взвоза. Тогда же были выстроены и добротные каменные зерновые склады на Большой Сергиевской улице (позже — улица Чернышевского), ныне вместившие Саратовский ликёро-водочный завод.К тому времени Андрей и Пётр Ивановичи были уже зрелыми людьми — обоим было под шестьдесят, и нажитый капитал и опыт позволяли им расширять и совершенствовать дело, которое начали они давно — ещё в 1840-х годах, при ветряных мельницах, на первых порах имея небольшой оборот и не столь уж многочисленную клиентуру в Царицынском и Камышинском уездах. Основательность Шмидтов, аккуратность в работе и расчётах, своевременное и качественное исполнение заказов принесли им добрую славу мукомолов, а с нею и прибыли, позволившие перебраться в Саратов и в 1870-х годах построить себе вместительный каменный дом на углу Армянской улицы и Соборной площади — около Нового Собора.Первые паровые мельницы были сооружены в Саратове в 1865 году — Зей-фертом и Уваровым, а в 1886 году открыл свою мельницу Э.И. Борель. Все эти мельницы, достаточно хорошо оснащённые и производительные, работали на всю мощь, когда энергичные Шмидты вознамерились потеснить конкурентов на мучном рынке Саратова, самом большом и высокодоходном в Поволжье. Не смущаясь авторитетом соперников, дружные братья споро начали дело, сразу же заявив о себе как о толковых специалистах и расчётливых дельцах. Успех сопутствовал Шмидтам, и настолько, что вскоре один из конкурентов, И.И. Зей-ферт, сдался на милость победителей: он просто-напросто продал собственную мельницу более удачливым и предприимчивым братьям. Так в 1883 году Шмидты стали владельцами двух мельниц, одну из которых, собственную, начали называть Большой (она и впрямь больше по размерам), а другую, бывшую зейфертовскую, Малой. Размещалась последняя по линии Большой Сергиевской улицы на пересечении её с Новоузенской. Она и ныне на своём месте. Братья Шмидты слыли дружными, жили в одном доме, всегда имели первостатейный интерес к делу, посвящая ему все дни и ночи. Во многом этот интерес и возобладал над остальными соображениями, когда решали они щекотливую для всех богатых людей проблему будущего наследства их капиталов, движимого и недвижимого имущества. А решалась она просто, как часто это тогда делалось: не мудрствуя лукаво, поженили неразлучные братья своих отпрысков, сделав мужем и женой двоюродных брата и сестру. Так на саратовском купеческом небосклоне появилась могущественная фигура Петра Петровича Шмидтта (1845—1897), совладельца неразделённого богатства своего отца и дяди, дружно живших и дружно почивших в конце XIX века. Последние годы перед кончиной делами они не занимались. Брак оказался счастливым. Пётр Петрович и Амалия Андреевна имели 10 детей, из которых четверо братьев были основными продолжателями дела — Фёдор, Отто, Иван и Владимир. Последний, правда, жил больше в Петербурге, выполняя там многие поручения могущественного саратовского торгового дома. В начале самостоятельной деятельности, в ранге хозяина дела, Пётр Петрович с уже большой и продолжавшей увеличиваться семьёй занял прекрасный вместительный особняк с просторной усадьбой и службами на Никольской улице, выстроенный примерно в 1890 году по индивидуальному проекту неизвестного архитектора. При Петре Петровиче могущество и капиталы его предприятия увеличились. В 1890-х годах «Торгово-промышленное товарищество бр. Шмидт в Саратове» имело основного капитала 3 миллиона рублей. Новые и новые рынки завоёвывала высококачественная мука, дело расширялось, росло число рабочих на мельницах, достигнув к 1904 году 530 человек — это большое по тем временам число. Начала создаваться собственная речная флотилия из грузовых пароходов и барж для извоза муки по волжскому бассейну. Она включала в 1890-х годах 4 парохода — «Мельник», «Иосиф», «Михаил» и «Колонист» — и до 40 непаровых судов, в том числе 25 крупных барж. Позднее товарищество имело 6 пароходов. Дополнительный доход давала торговля сарпинкой. В Саратове и по уездным городам открылось много магазинов, где на потребу широкой публики, особенно из среднего и низшего сословий, была выставлена на продажу лёгкая прочная хлопчатобумажная ткань с немыслимым изобилием расцветок и рисунков: и гладких, и в полоску, и в клетку, и в горошек. Из сарпинки шили рубашки, блузки, платья, летние сорочки и брюки. Ткань эта находила широчайшее применение и пользовалась огромным спросом. Дети Петра Петровича, получив начальное образование с помощью домашних гувернёров, продолжили учёбу в Германии, в коммерческих учебных заведениях, и к началу XX века вернулись в Саратов, будучи ещё совсем молодыми, но образованными, высококультурными людьми. И когда неожиданно, дожив всего до 53 лет, скончался их родитель, дело оказалось в надёжных руках наследников. Четверо братьев, рождённые с 1870 по 1875 год, следуя семейной традиции, основали совместный торговый дом, разъехавшись, однако, по собственным жилищам. Старший, Фёдор, наследовал родительский дом на Никольской улице. Иван Петрович занял новый особняк на углу Армянской и Соборной. Владимир в интересах дела на постоянное жительство перебрался в Петербург, периодически наезжая в Саратов. А Отто Петрович стал снимать второй этаж в доме Сатова на углу Царицынской и Александровской улиц. Впоследствии он выстроил себе роскошный особняк в мавританском стиле на Большой Кострижной улице (ныне Сакко и Ванцетти, 21) рядом с Александровской, но было это уже в 1916 году, так что пожить в нём практически не успел. Многочисленные сестры их, числом девять, к этому времени были надёжно пристроены, имели свои семьи и дома в Саратове, Москве, Петербурге и других городах. Кстати, одна из них — Амалия — была замужем за представителем другого мукомольного клана — Рейнеке, давнего и жёсткого конкурента Шмидтов. К 1910-м годам шмидтовские мельницы выпускали больше всех муки в Поволжье, и рост её производства был стабильным — ведь расширялись посевы зерновых культур, а главное — увеличивался урожай: столыпинская аграрная реформа начинала давать плоды. Именно поэтому хватало работы и другим саратовским мельницам: Рейнеке, Бореля, Скворцова, Степашкина, Богословского, а также уездным и волостным, рассеянным по губернии. Производство на мельницах почти не знало сбоев — разве случался пожар или рабочие объявляли забастовку. Но у Шмидтов последнее бывало редко. Считалось, что работать у них — значит быть «как у Христа за пазухой». Здесь в среднем лучше платили, больше заботились о рабочих — предоставляли казённое жильё, проводили регулярные и бесплатные медицинские осмотры, оборудовали рабочие места посильными и возможными тогда удобствами: были там баки с кипячёной водой, комната для обеда и отдыха, электрическое освещение, вентиляция, обогрев. Рабочие по льготным ценам могли купить муку и хлеб в шмидтовс-ких лавках, выплачивались вознаграждения к праздникам, на рождественские ёлки приглашались дети всех сотрудников и рабочих мельниц в главный шмидтовский дом на Никольской улице, где усилиями челяди и домашних готовилось весёлое представление, после которого всем ребятишкам вручались новогодние подарки — объёмистые пакеты с шоколадками, карамельками, леденцами. В торговом доме имелся фонд П.П. Шмидта на выплату ежегодных пособий вдовам и детям умерших работников. Как и большинство богатых предпринимателей, Шмидты много средств тратили на благотворительную деятельность — содержали городские приюты, дома призрения, больницы. Повышенным их вниманием пользовались неимущие студенты и другие учащиеся, показавшие достаточно свои способности и желание к приобретению знаний. Шмидты персонально опекали многих студентов открывшегося в Саратове университета, слушателей Высших сельскохозяйственных курсов. Особое покровительство оказывалось, конечно же, лицам немецкой национальности. Пользовался их поддержкой, к примеру, студент Вагнер, отец будущего учёного-математика, профессора Саратовского университета. В домах Шмидтов был принят немецкий язык, начальным воспитанием занимались домашние учителя, старшие отпрыски учились в лучших саратовских училищах и гимназиях, а высшее образование ехали получать в Москву, Петербург, а то и в Германию. Образцовый порядок и чистота господствовали в домах Шмидтов и на прилегающей территории — горничные в белых фартуках, трезвые и обстоятельные дворники и кучера, толковые распорядители. Немецкая пунктуальность, аккуратность и умеренность в быту — вовремя обед, вовремя ужин, прогулки, посещение лютеранской церкви, визиты в театры и на престижные городские мероприятия. Богатая, изысканная обстановка в домах — тяжёлые бархатные портьеры, дорогая мебель, массивные шкафы с тысячами книжных томов, инкрустированных золотом, антиквариат, хрустальная посуда, фамильное столовое серебро и изящно разрисованные столовые и чайные сервизы, ковры, старинные диковинные часы, живопись и малые скульптуры, натёртый паркет, тихо потрескивающие камины, выложенные причудливыми изразцами, бесшумные двери и большие витражи. Да и снаружи особняки производили впечатление — добротные, прекрасно отделанные, с барельефами на фасаде, изваяниями львов на крыльце, гротом на дворовой стене, вычурными металлическими узорами навесов, балконов, флюгеров, уличной ограды. Лето Шмидты, как правило, проводили на даче в Разбойщине. В начале нынешнего века там, в прохладной лиственной роще, поставлены были столь же добротные деревянные строения, позволявшие с привычными удобствами и комфортом проводить большой и дружной семье жаркие месяцы — июль и август. В основном постоянными обитателями дач были хозяйские женщины и дети, обслуживаемые и оберегаемые многочисленной челядью. Взрослая мужская половина с раннего утра пропадала на мельницах, в банках, конторах, в отъездах за пределы губернии или города, неусыпно хлопоча о совершенствовании дела. Бывали и просветы — на дачу в изящных экипажах, запряжённых породистыми рысаками, а с 1912 года — в автомобилях, прикатывали хозяева торгового дома, дабы провести с семьёй день-два на свежем воздухе, в тенистой прохладе, рядом с детьми и спутницами жизни. Здесь были все условия для хорошего отдыха — гамаки, качели, крокет, купание в недалёком ухоженном пруду, прогулки по лесу, где в изобилии росли грибы и ягоды, катание в миниатюрных экипажах, запряжённых пони, приём многочисленных гостей — друзей Шмидтов: видных саратовских архитекторов, священнослужителей, адвокатов, врачей. С началом Первой мировой войны в Саратове, как и во всей России, усилились антинемецкие настроения. Подозревали всех крупных предпринимателей-немцев в тайных связях с Германией. Под давлением национал-патриотического крыла Городская дума вынесла решение о переименовании Немецкой улицы; его, правда, не утвердил губернатор. В местной прессе всё чаще муссировались слухи о готовящихся изменнических акциях и вредительстве. В этих условиях Шмидты вели себя достойно. Они гласно и резко осудили правительство Германии, развязавшее войну, заявили о своей полной лояльности России и её властям, сделали крупное пожертвование в фонд обороны, активно участвовали в поставках продовольствия, фуража и снаряжения для нужд русской армии. Многие молодые мужчины из могущественного клана, несмотря на очевидную возможность отсидеться за широкой родительской спиной, пошли на фронт — воевать за Россию. И делали это, как принято говорить, не щадя живота своего. 1917 год внёс трагичный поворот в судьбу каждого из братьев. Мельницы Шмидтов были национализированы, как и зерновые склады, и речной флот, и автомобили, и дачи. Началась кампания по уплотнению хозяев особняков. Под давлением таких обстоятельств все Шмидты собрались в старом фамильном доме на Никольской улице, где пребывали в непривычной стеснённости, мужественно перенося тяготы, до осени 1918 года. А дальше их всех разметала судьба — взрослых и детей, мужчин и женщин... Фёдор Петрович сумел-таки выехать в Германию, где имел в банках какую-то часть средств. Но вложил их там в новое дело неудачно, потерпел убытки и в конце концов разорился. Его приютил давний знакомый, в прошлом щедро облагодетельствованный Шмидтами в России. Отто Петрович не стал ждать в Саратове вызова в губернское ЧК по вопросу об утаённых богатствах, который тогда задавался всем «бывшим буржуям». Он скрылся из города и в конце концов оказался в белой армии Колчака. Есть свидетельство, что в 1919 году он погиб. Иван Петрович сполна испил горькую чашу унижений, преследований, реквизиций и притеснений, оставшись в Саратове. Томился он некоторое время в местной тюрьме, но был выпущен. Оставшись без имущества, средств, приличествующего жилья, он вынужден был наниматься на работу к новым хозяевам жизни. Но опять-таки как «бывшего» его нигде не принимали, и устроиться он смог лишь могильщиком на Немецком кладбище, где в тяжёлом труде провёл последние годы жизни и где был похоронен. Кладбище это не уцелело, значит, и могила Ивана Петровича — тоже. Какой была участь остальных членов семейства Шмидтов, неизвестно. Вряд ли она была более радостной, чем описанные. Когда говорят о прошлой славе России как мировой хлебной державы, то имеют в виду её природные богатства — тучные чернозёмы на необозримых пространствах. Имеют в виду тружеников-крестьян, умевших пахать, сеять и собирать урожай. Имеют в виду и честных цивилизованных предпринимателей и промышленников, превращавших зерно в муку, всегдашнюю основу хлеба насущного. Такими предпринимателями были Шмидты. Страница:
-1- |